[daraganmariaMD84]

13.07.2010 в 18:15

Пишет  Melemina:

Арау.
Название: Арау
Автор:  Melemina
Бета: uni-akt
Дисклеймер: оридж, мое.
Пейринг: орк/человек
Жанр: dark, фентези, хоррор
Рейтинг: NC-21
Варнинги: инцест
Размер: ваншот
Статус: завершен
Размещение: нет.
От автора: мне надоели трепетные эльфы, да. И соблазнительные попки, полные вселенской грусти, тоже надоели.


- Ее груди похожи на два кожаных мешка с вином и пьянят крепче оного! – голос лицитатора с трудом пробивался сквозь неумолчный густой гул. Дым висел под высоким потолком, густой, как овечье руно. Сквозь него едва просматривалась тонкая фигурка обладательницы «мешков». Время от времени девушка вскидывала голову, и сполох рыжих волос резал непривычный северный глаз.
- Ее бедра как склоны луны, прохладны и гладки!
Кто-то рядом шумно сглотнул слюну, и Люсьен снова пожалел о том, что не взял себе высокую ложу, где не оказалось бы этих перепитых вонючих скотов, пришедших на торги за покупками на одну ночь – сила их страсти была такова, что уже утром изломанные распухшие женские тела вывозили за город на телегах и сбрасывали в ямы, заполненные гашеной известью.
- Не дыши, - тихо сказал он, морщась.
К нему непонимающе повернулась квадратная голова, не слишком ловко сидящая на мясистых плечах.
- Не разговаривай, - добавил Люсьен, и голова подобострастно кивнула. Затянутые дымом глаза снова повернулись в сторону аукционной площадки.
Девушка вздымала руки и гневно бормотала проклятия на никому не понятном языке. Торопливый говорок выдавал в ней уроженицу Солнечного Края.
Толпа на мгновение затихла. Прекрасная жрица продолжала свои молитвы, тряся запястьями, отягощенными цепями.
Люсьен подложил руку под подбородок и с интересом наблюдал за ней. Он знал некоторые слова и смог понять, что девушка просит немедленного огненного дождя или чего-то вроде этого.
Огонь не обрушился. Обрушился шквал цен и предложений.
- Сто!
- Хотите забрать ее даром?
- Сто двадцать!
- Сто пятьдесят!
На двухсот молоток ударился трижды, и жрицу стащили с помоста прямо в объятия согбенного старца с золотым оскалом вставных зубов.
Рядом звенели монеты. Люсьен брезгливо приподнял руку, не собираясь топить редкое кружево рукава в липкой разлитой луже медовухи.
На помост вытолкали сначала вереницу сутулых горных гномов, которых разобрали вяло и без огонька – для любовных утех они не годятся, а для работы на полях не приспособлены и быстро умирают.
Следом выставили амазонку с выжженной железом грудью, литыми ляжками и курчавым лобком, украшенным хрупкими птичьими косточками. Ею заинтересовались, и торг опять вскипел.
Амазонка скалила порченые зубы и шипела.
Люсьен нетерпеливо постукивал перстнем о стол. Он ждал совсем другой товар. Лицитатор то и дело поглядывал на него, видимо, пытаясь понять, кто именно способен заинтересовать такого господина, но его проницательность пасовала перед этой задачей – темная повязка на глазах Люсьена лишала возможности проникнуть в тайну его взгляда.
Люсьен был уверен, что знает ход мыслей хитроватого распорядителя аукциона: если господин слепой, то что он высматривает на помосте, а если он видит, то зачем ему повязка?
Поймав в очередной раз пристальный взгляд, Люсьен приподнял свой бокал и улыбнулся.
Может, после этого что-нибудь и произошло бы, но помост дрогнул. За спиной лицитатора выросла фигура, которой тот оказался по пояс.
Ударился свет факела, и очертил глыбы плеч, густо-зеленых, лоснящихся, и мощную, толщиной с бычью, шею. На шее этой крепко сидела круглая гладко выбритая голова с тяжелой, сильно выдвинутой вперед челюстью. Раскосые глаза раба медленно обвели притихший зал.
Великолепные глаза – без белка и зрачка, наполненные живым черным под влажной синеватой пленкой.
- Горный орк! – не совсем уверенно выкрикнул лицитатор, и орк медленно наклонил голову, разглядывая его. Затрещали мощные суставы. Гигантское тело действовало и двигалось медленно, тяжело и страшно. Лязгнули длинные когти, словно выточенные из панциря черепахи.
Выдвинутая челюсть заворочалась, и выпал черный, в чешуйчатых разводах язык, а следом показались треугольные желтые клыки. Вспененная кровь капнула на толстые губы.
- Араааагхх... – протянул орк низким шипящим голосом.
Люсьен, подавшись вперед, с жадностью ловил знакомую речь. Непреодолимо захотелось ответить орку, но сделать это здесь было бы равно самоубийству.
- Горные орки крошат камни пальцами и ударом кулака пробивают скалы! Они видят в полной темноте и способны ориентироваться в подземельях даже с завязанными глазами!
Орк выпрямился и нехорошим взглядом прошелся по залу. Зал молчал.
Кровь капала на пол между расставленных исполинских ног, увитых мышцами-контрфорсами.
- Он одинаково хорош на плантациях и в рудни...
- Пятьсот, - сказал Люсьен, поднимая руку вверх.
Плоская морда орка исказилась. Верхняя губа задрожала и поползла вверх, обнажая полный набор желтоватых клыков, растущих как ни попадя, словно собранный пьяным плетень.
- Тысяча, - равнодушно сказал кто-то из темного ранее молчаливого угла.
- Он прослужит вам больше двадцати лет при любых условиях! – воодушевился лицитатор. – Держа его в гномьих крепежах, вы не будете знать страха!
- Тысяча сто, - твердо сказал Люсьен, вглядываясь в темный угол, но уже зная, кто составил ему конкуренцию.
- Тысяча сто – Невидящий! Тысяча сто – Невидящий, раз!
- Тысяча пятьсот, - сказал тот же голос.
Орк прислушивался. Его длинные уши, изорванные в боях, чутко двигались, улавливая смысл полузнакомой речи.
- Тысяча шестьсот.
И вдруг орк медленно наклонился над столиком лицитатора, раскрыл пасть и, сомкнув челюсти, аккуратно снял голову с его плеч, словно сборщик – хлопковую коробочку.
Безглавое тело вскинуло руки и повалилось на бок, вздрагивая от бьющих из артерий струй крови, оросившей помост. Орк вдумчиво пожевал. К его верхней губе прилип клок черных влажных волос. Фыркнув, он разомкнул челюсти. Показав полную желто-алой каши пасть, чихнул, разбрызгивая на первые ряды горячие ошметки и осколки костей. На пол плюхнулся студенистый шарик глазного яблока, вытянувшийся на длинной розовой мышце.
Зал безмолвствовал. Лица белели, позади кто-то неуверенно заверещал тоненьким голосом, но сразу стих.
- Арау! – выкрикнул Люсьен, поднимаясь с места.
На верхних балконах уже гремело оружие стражников, торопливо бегущих вниз для усмирения раба.
- Арау, ты принадлежишь мне! – повторил Люсьен, расталкивая окаменевшую толпу и пробиваясь к помосту.
Он взбежал по низеньким ступенькам наверх, кинул на столик деньги и остановился перед орком. Тот, пытаясь разглядеть человека, с трудом наклонился – мешали выпуклые громадные наросты мышц, делавшие его похожим на кусок невероятной булыжной мостовой.
От него пахло орочьей острой кровью и кровью жиденькой, человеческой.
Люсьен безбоязненно запрокинул голову, обращая к Арау тонкое аристократичное лицо, которое портил разве что звездчатый шрам у уголка светлых губ, и черная плотная повязка, закрывающая от любопытных самую загадочную часть лица.
- Он слепой... – задрожали в отдалении голоса. – Он не видит.
- Эй, господин! Слезь оттуда, иначе он закусит и твоей башкой!
- Это орк, а не красотка, ты перепутал!
В толпе уже начали смеяться. Появившиеся стражники остановились в правом углу помоста, выставив вперед алебарды, но не двигаясь с места. Закон аукциона – если деньги на столе, никто, кроме хозяина, не смеет трогать раба, даже если он сожрал половину зала.
Арау внимательно смотрел в лицо Люсьена. Его уши слегка подергивались, но подвижная морда не исказилась. Выпуклые глаза, похожие на втиснутые в глазницы пузырьки со смолой, никакого выражения не выказывали.
- Арау, - тихо повторил Люсьен и положил обе ладони на пояс, придерживающий короткие грубо выделанные кожаные штаны орка. – Арау, ар-кииих дерр, - добавил он едва различимым шепотом.
Арау коротко фыркнул и снова с хрустом выпрямился. Его голова упиралась в одну из балок, поддерживающих балконы второго этажа.
- Я забираю его, - сказал Люсьен, поворачиваясь к стражникам.

Почти сутки Арау отсыпался, ни на что не реагируя. Спал так, словно находился не в доме хозяина, а в одной из своих пещер. Люсьен за это время потерял всякий покой. По его приказу то и дело накрывались пышные столы, блюда на которых так и оставались нетронутыми, в его спальную поочередно являлись рабы: восточные смуглые юноши с неутомимыми длинными членами, золотистые голубоглазые северяне, семя которых пахло горькими травами, хрупкие азиатские мальчики, умеющие плакать и кричать именно так, как нравилось Люсьену.
Он проводил с каждым не больше десяти минут, а потом гнал от себя, грозясь немедленной казнью за однообразие и скуку.
Рабы разбегались по своим клетям, пожимая плечами. Им перепад настроения Люсьена был непонятен – обычно хозяин наслаждался каждым долгие часы, и непременно вознаграждал по утрам.
Люсьена же воротило от них, как привыкшего к пряным винам воротит от пресной воды.
Он ходил по комнате, щурясь на блики, отскакивающие от выложенного полудрагоценными камнями пола, останавливался возле портрета юной девы и только у него находил короткое успокоение. Портрет был старым, юная дева была одета по старинной моде – в платье, сшитом косой клеткой алого и черного бархата, в призрачных легких лентах. В прическе девы спели вишни, рдели виноградные листья, и лежал медовый светящийся виноград. Лукавая улыбка трогала невинные губы девы, на щеках круглились очаровательные ямочки.
Кости девицы, изображенной на портрете, давно истлели, но она оставила после себя то, что не поддается никакому тлену, истошно-злую жажду, от которой так страдал сейчас Люсьен, и ради которой он и шлялся по вонючим аукционным залам, ища то, что ему нужно.
Рядом со спящей на узорчатом пуфе кошкой звякнул серебряный колокольчик. Кошка приоткрыла глаза, потянулась, выгнув спину.
Люсьен обернулся, засуетился. Хлопая в ладоши, принудил слуг еще раз втащить в комнату обеденный столик, заметался между постелью и зеркалами.
- Приведите, - сказал он наконец. – Не бойтесь, не тронет.
Приятно кольнуло самолюбивое чувство. Слуги смотрели с ужасом и восхищением – хозяин подчинил своей воле горного орка, о котором говорили, что не просто орк это, а сам Арау, Молот Человеческий.
А впрочем, кому, если не Люсьену, подчинить такое существо. Гордая древняя кровь, десятки вотчин и замков, ум острый и быстрый, воля железная.
Люсьен разбросал на постели атласные подушки и уселся между ними, грациозно опустив запястье одной руки и вольно уложив вторую.
Его лицо ничего не выдавало, но сердце билось так тяжело, что к глазам то и дело приливала густая алая пелена.
Распахнули высокие двери, и Арау вошел, пригнувшись.
Он не только выспался, но и избавился от своей тяжелой медлительности. Тугие мышцы катались под густо-зеленой кожей, ни одной лишней морщинки или складочки не было на гигантском широком теле, словно сложенном из замшелых камней.
Великолепная первобытная сила, не отягощенная аристократическими уловками, лишенная изящества и приторной красоты.
Люсьен смотрел в блуждающие по комнате глаза Арау, но молчал, давая ему время освоиться. Орк равнодушно осмотрел шитые золотом портьеры, изящные подсвечники и канделябры, но остановился перед портретом девы.
Он наклонил голову, разглядывая портрет, а потом обнажил клыки с резким хриплым звуком.
- У орков хорошая память, - сказал Люсьен на родном Арау языке, который изучил еще в детстве.
Арау лениво распрямил плечи. Под затылком вспухла и пропала толстая, с палец толщиной вена.
- Орки долго живут, - добавил Люсьен. – Живут многие годы, оставаясь полными сил...
Арау скосил один глаз и посмотрел на него.
- Мечом и огнем орков не взять, - сказал Люсьен, дрожа от напряжения. Он никак не мог угадать, какие мысли скрывались в этой огромной уродливой голове. – Но люди хитры, и вот они придумали сонные палочки, которые делают орка похожим на невинного беспомощного младенца, и теперь люди убивают его, пока он слаб. Тебя вывели на помост одурманенным, и были уверены, что ты никому не сможешь причинить вреда.
- Я большой, - хрипло сказал орк. – Сон мне не помеха. Я был голоден.
- Я приглашаю тебя к столу, - сказал Люсьен, указывая на низкий узорчатый столик, на котором блюда были расставлены с изысканным умением: отмытые до блеска яблоки на алых виноградных листах, серебряные соусники с белым нежным и острым красным соусом, мясные кусочки, запеченные в нежном мандариновом желе, хрустящие воздушные хлебцы и фаршированный желтыми грибами кусок грудинки, обложенный спелыми оливами и многое другое.

Кошка шарахнулась из-под ног Люсьена, первым вставшего к столу, и забилась в угол, возмущенно шипя.
- Поешь, - сказал он почти просительно, упал на колени на вышитую подушку, тронул ближайшее яблоко и снова отдернул руку. – Я сделаю для тебя, что угодно.
Арау затянул глаза полупрозрачной пленкой, подумал немного и подошел ближе. Длинными когтями он подцепил жалобно звякнувший соусник, когтями другой руки – кусок грудинки, пробив ее насквозь. Грудинку отправил в раскрытую пасть, а соусом запил, гулко сглотнув. Темная жидкость потекла по толстым губам.
Арау языком прошелся по ним и фыркнул.
- Это острый соус, - пояснил Люсьен, - кайенский и черный перец в смеси из вин и уксуса... Арау, ты Молот Человеческий, и должен знать, что время орков уходит. Люди отравляют их сонными палочками и вяжут, как кур в курятнике. Попался даже ты, а ведь по силе тебе нет равных. К вашим горам идут отряды за отрядами, и власти твоей больше нет, нет тебе воли...
На мгновение ему показалось, что он ошибся и орк попросту настолько туп, что не способен понять такие намеки.
- Я тоже отравлен, - продолжил Люсьен, в волнении сжимая кружево на рукавах. – Отравлен страшной жаждой. Пресыщенному не найти покоя, а я пресыщен, и жду спасения.
Арау выбросил вперед руку и сгреб в ладонь тельце кошки. Приподняв ее в воздух, он указал на нее глазами.
- Засади свой хер в этот бесполезный кусок мяса, - сказал он.
Кошка, вытаращив глаза, придушенно выла. По пальцам Арау потекла кровь.
- Вот о чем ты меня просишь, - равнодушно сказал Арау и отбросил измятое тельце в сторону. Вытер руку о штаны. – Орки долго живут и умирают, когда приходит время.
Люсьену пришлось проглотить несколько виноградин, чтобы получить время успокоиться и понять, как далеко зашел орк в своих рассуждениях. Он понял спустя пару минут.
- Ваше время еще не пришло, - сказал он. – Сонные палочки – мое изобретение. Если я захочу, не будет больше этого оружия, и время орков вернется назад.
На этот раз рука Арау потянулась к Люсьену и тряхнула его так же легко, как прежде – кошку. Пол накренился и пропал, ребра затрещали, и лишенный дыхания Люсьен страшно захрипел, бестолково извиваясь. Острые панцирные когти со свистом рассекли воздух, бархатную ткань штанов и кожу господина, пропоров на сантиметр в глубь упругое молодое мясо его бедра.
Перевернув Люсьена на живот, Арау прихлопнул его сверху тяжелой ладонью, а потом небрежно, подцепляя когтями, раскидал обнаженные под рваниной штанов стройные ноги. Что-то тонкое и холодное коснулось сжатого в точку напряженного ануса Люсьена, и мелькнула мысль – конец. Вспорет когтями, как шелковый платок. Но орк всего лишь пригнулся ниже и, рассмотрев тугой, в розовых поперечных складках вход, двинул носик серебряной соусницы глубже, так что он, изогнутый, вовсе пропал внутри.
Потекли темные струйки, капая с яичек и собираясь на головке вялого и сжавшегося от страха члена. Люсьен взвыл, забыв об обязательной стойкости аристократии, – его словно насадили на обмазанный смолой и раскаленный факел, а огненные брызги раскидало по самым чувствительным и нежным местам.
- Острый соус, - сказал Арау, словно затверживая новое название. – Садись, будем говорить.
Всхлипывая и дрожа, Люсьен неловко повернулся на бок. Его задницу и член жгло так, что от боли сдавливало легкие. Обеими руками он раздвинул ягодицы и яростно впился пальцами в распухающую наливающуюся кровью влажную дырку, из которой по-прежнему выплескивалась темная смесь перца, вина и уксуса.
Арау обнажил клыки.
- Сядь, - рыкнул он. – Ты разговариваешь.
Из-за пелены слез его оскала не было видно, но Люсьен почувствовал, что не стоит противоречить. Присел на подушку, подволакивая раненые ноги. Кровавые пятна поплыли по вышитой поверхности. Жалкий багровый член вяло перекатился по ляжке, причинив немыслимую боль. От нестерпимого зуда Люсьен кусал губы и стискивал зубы так, что во рту засолонело.
Он открыл глаза и увидел, что Арау сидит на коленях, чудовищно больших, с многочисленными выемками и сплетениями мышц, а между ног у него возвышается уже толстый, в два человеческих запястья, член, обтянутый жесткой блестящей кожей. Выпуклая головка оказалась темно-зеленой, и в дырочке ее сидела белая густая капля.
- Я выебу «кошку», и время умирать отодвинется, - сказал Арау, ладонью поигрывая со своими яйцами, тугими и увесистыми, как крупная морская галька. Маслянистая зеленая кожа скользила под его пальцами, вспухали вены. – Набей себя чем-нибудь жопу и иди сосать.
Два раза повторять не пришлось. В распухшее зудящее кольцо ануса Люсьен, опрокинувшись на спину и разбросав ноги, дрожа от нетерпения, впихнул попавшиеся под руку свечи из ближайшего подсвечника, вскрикивая каждый раз от адской смеси боли и наслаждения, когда растягивался жаждущий анус, и горячие капли воска остывали прямо на коже.
Он валялся на спине, разметав длинные пепельные волосы, с искусанными губами, и трясущимися руками впихивал в свой зад толстые свечи, изгибаясь и вздрагивая так, что молодые яички подпрыгивали в нежном мешочке мошонки. Растянутая дырка судорожно сокращалась, выталкивая свечи, и Люсьен выл от разочарования, впихивал их глубже, пачкая пальцы в липком соусе, а потом вовсе перевернулся и сел, заставив мышцы плотно сомкнуться.
Его член потерял свой жалкий вид, и выглядел теперь так, словно в него вставили металлический прут. Его Люсьен яростно дрочил, понимая, что не кончит так просто под этой смесью ощущений.
Господин, подумал он мельком. Я – господин...
В паху взорвалось острым наслаждением.
Припадая на живот, Люсьен пополз к Арау, выставив вверх зад. Он добрался до громадного ствола, обхватил его руками и окунулся лицом в липкую смазку. Он легко погрузил язык в дырку на навершии и заработал им, вылизывая так старательно, как кошка блюдца со сметаной. Арау перегнулся через него и легонько хлопнул ладонью по вновь высунувшимся из ануса свечам, потом отпустил и опять прижал.
Задыхаясь, Люсьен вертелся вокруг огромного члена, воя от наслаждения – его зад дрочило твердым воском, распухший анус свербел, член шлепался о живот, разбрызгивая белесый сок вместе с тоненькими струйками мочи.
Он двумя руками оттягивал плотную упругую кожу на члене орка, лизал и открывающуюся твердую поверхность ствола, втягивал в рот крайнюю плоть и с наслаждением сосал ее, то отпуская, то прижимая нёбом.
Его собственный член гудел от возбуждения, и приходилось ерзать на животе, чтобы напряжение ослабевало хоть немного.
Арау наклонился, посмотрел вниз и сгреб со стола тушку жареного рябчика. Надломив его, он подпихнул тушку под живот Люсьену, и тот погрузил член в теплое мясное тельце. Брызнул прозрачный сок.
От осознания творящегося у Люсьена мутилось в голове – он, господин многих и многих земель, трахает рябчика, подмахивает набитой свечами задницей, сосет орку и ссытся от восторга.
Глотку пережало животным стоном. Люсьен накинулся на член Арау, обезумев, облизывал его со всех сторон, целовал полную горечи дырку, тыкался лицом в тугие огромные яйца и взвыл от возбуждения, разглядев под ними толстое сокращающееся кольцо почти черного ануса.
Арау лязгнул клыками, отвалился назад и прикрыл полупрозрачной пленкой черные всевидящие глаза. В его груди зарождалось низкое удовлетворенное ворчание, и Люсьен осмелел – потянулся выше, обхватил губами и пососал сначала один, потом другой плоский жесткий сосок.
Арау отреагировал благосклонно, зарычал чуть громче и подставил ладони под зад Люсьена.
- Выдави их, - сказал он, облизывая губы черным шершавым языком.
Люсьен вскинулся, поймал кончик этого языка и с упоением облизал, не обращая внимания на запах крови.
Рябчик давно свалился с его члена и лежал на полу, растерзанный и сочащийся. Упершись коленями в колени орка, Люсьен напряг мышцы, выталкивая согревшиеся жаром и оттого мягкие уже свечи. Толстые клейкие столбики выползали в подставленные ладони Арау, и тот смял их в один ком, прижал к ноздрям и вдохнул внутренний горячий запах.
- Покажись, - сказал он, заталкивая восковый ком в распяленный влажный рот Люсьена.
И сам повернул его на живот.
Люсьен замер, прогнувшись так, чтобы его раскрытая полностью дырка предстала перед орком во всей красе. От его дрожащего члена на полу натекла целая лужица.
Арау шумно вдохнул, а потом его дыхание обдало жаром натертые алые от перца ягодицы, а жесткий сухой язык протолкнулся внутрь. Он поворочал им немного, словно ощупывая, а потом выпрямился, уложив лапу на основание своего члена, блестящего от слюны и напряжения.
Покачав его немного ладонью, он расставил колени пошире и наклонился. Твердая головка ткнулась в мягкую ямку ануса, потерлась немного, понежилась и принялась протискиваться внутрь так медленно, как жертва анаконды, затягиваемая змеей в жадную пасть.
Люсьен лежал, прислонившись виском к прохладному полу, и купался в черно-зеленых шумящих волнах. Сознание покидало его, и если бы не жаждущая члена орка задница, покинуло бы совсем.
Он попытался поиграть половинками своего зада, но обнаружил, что он растопырены до отказа, так, как раскрываются створки сломанной раковины. Боль горячим кипением сверлила анус. Хрипя и кусая губы, Люсьен рвался куда-то вперед, но орк положил на его затылок тяжелую руку, и двигаться стало невозможно.
Если раньше было ощущение факела, то теперь Люсьен чувствовал в себе полено, активно теснящее его кишки – внутри что-то с бульканьем и резью проворачивалось.
Арау шумно выдохнул и поволок член назад, а потом, не давая опомниться, ударил вглубь, и снова вернулся назад. Ствол его члена, покрытый кровью, смазкой и остатками соуса, то показывался, то исчезал в развороченной дыре, надорванной по краям. Анус с хлюпаньем выпускал его и снова заглатывал, сжимаясь из последних сил, обхватывая твердый член воспаленным красным воротником.
Низкое ворчание перешло в раскатистый рев, и ему вторил длинный задыхающийся крик.
Слуги за дверями зажимали уши, приходя в ужас от подобных звуков. Самый смелый заглянул-таки в щель и долго потом не мог забыть тоненькое белоснежное тело господина, распластанное под массивным телом орка, выставленный окровавленный зад и беспомощно болтающиеся шарики яичек.
Ноющей от усталости рукой Люсьен дрочил свой член, мял яйца и щипал соски. Его, как тушу свиньи, бросали туда-сюда на живом толстом вертеле, и огонь наслаждения обжигал бока, живот и бедра.
Давясь слезами, он выкрикивал короткое имя, упирался лбом в пол и смотрел на мелькающую между своих пальцев багровую скользкую головку.
Ему начало казаться, что все продлится вечность, но из-под пальцев брызнула наконец-то длинная струя спермы, плеснула в лицо, и сменилась следующей, послабее, но такой же густой. А потом полетели брызги, и Люсьен в изнеможении застонал, а когда головка выдавила последние медлительные капли, Арау позади превратился в каменное изваяние и с долгим угасающим рычанием спустил в Люсьена огромную порцию остро пахнущей зеленоватой спермы.

Уже через минуту Арау выпрямился и затянул пояс своих кожаных штанов. Он повернул голову и посмотрел на портрет.
- Орки не делают плохо своим детям, - сказал он, переводя хриплое дыхание. – Но я все равно скажу. Твоя мать тоже была животным, живущим ради случки. Мне не нравится. Не ищи меня больше и помни уговор.
Люсьен остался лежать на полу и смотреть на истерзанного рябчика, с которым он сейчас оказался на равных – с развороченным и нафаршированным спермой задом.
Сил Люсьену хватило лишь на то, чтобы поднять руку и стащить с глаз плотную повязку. Черными, без белков глазами, он нашел портрет лукаво улыбающейся девы и тоже слабо улыбнулся.
Эксперименты с собственной кровью, в результате которых было изобретено сонное зелье для орков, стали отыгранным вариантом. Люсьен знал, что потратит еще много времени, прежде чем заманит Арау в очередную ловушку, но думать над ней начал уже сейчас, вовремя вспомнив о наличии братца, так старающегося перебить цену на аукционе.